Из писем к Булгаковеду.

- Неужели мошенники? - тревожно спросил у гостя маг. - Неужели среди москвичей есть мошенники?

                            М. Булгаков "Мастер и Маргарита".

Что-то, дорогой Булгаковед, меня потянуло на эпиграфы. Вернулся из Ленинграда - с Булгаковских чтений, разобрал накопившуюся  почту, и, раскрыв очередной, двадцатый номер "Огонька", обнаружил в нем статью Станислава Рассадина, которой предпослан эпиграф, и, представьте себе, тоже из Булгакова:

  '' - Да не согласен я.

- С кем? С Энгельсом или с Каутским?

- С обоими, - ответил Шариков.

- Это замечательно, клянусь Богом... А что бы вы со своей стороны могли предложить?

- Да что тут предлагать? Пишут, пишут... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...

Михаил Булгаков "Собачье сердце".

 

Зачем я его здесь привожу, поговорим позже...

Так вот, в Ленинграде приобрел я сборник научных трудов «Проблемы театрального наследия М.А, Булгакова» (Л. 87) и из вводной статьи доктора филологических наук А.Нинова узнал об облегченных коммерческих изданиях Булгакова за рубежом, а также любительских журнальных публикациях у нас. О последних упомяну­ла в своем выступлении на заключительном заседании Чтений и доктор филологических наук  М.Чудакова. Ее беспокоит, что люби­тели не понимают Булгакова в целом, что те из них, кто разыскивал и обнародовал ранние рассказы и фельетоны писателя, теперь изменили свои функции и начали публиковать тексты, не имея пред­ставления о текстологии. Как один из примеров пренебрежения текстологической подготовкой она привела публикацию Б.Мягковым в "Огоньке" (№3-1987 г.) очерков  О.Мандельштама и М.Булгакова о похоронах Ленина.

У меня к этому примеру есть небольшой комментарий.

Не будем придираться к публикатору, не являющемуся профессионалом в литературоведении, который даже не может определить своего статуса и материалы подписывает по разному - то "инженер-химик", то "краевед”, а то "член первичной организации общества борьбы за трезвость"...  Он вот утверждает, что с 1924 года очер­ки (или репортажи?)  эти не публиковались, в то время как в 1984 году очерк Булгакова уже можно было прочитать во втором томе собрания его сочинений, осуществляемом в США Эллендеа Проффер, о чем должно быть известно каждому булгаковеду (впрочем, проза 0.Мандельштама напечатана в том же издательстве "Ардис" годом раньше). Нельзя же сейчас всерьез принимать во внимание то ненормальное положение, что в прошлые годы зарубежные публикации считались у нас несуществующими. Под огоньковской публикацией значится: "Предисловие, публикация и подготовка текста Б.С.Мягкова". О предисловии говорить не буду, что же касается текста, то его подготовки здесь нет и быть не может по той простой причине, что очерк Булгакова не имеет ни черновиков, ни вариантов, и существует единственно только в виде публикации в газете "Гудок" 27 января 1924 года, озаглав­ленной "Часы жизни и смерти”, а посему готовить тут нечего, надо лишь без ошибок переписать.  Мягков, видимо, по незнанию и принял этот процесс за подготовку текста -  не профессионал же…  Спасибо, списал точно, не подвел журнал.

По-иному выгладит отношение  к рассматриваемой проблеме, если в дело замешаны, скажем, кандидаты или доктора наук.

Обратимся к публикации в журнале "Новый мир" (№ 2-1987 г.)  писем М.Булгакова П.Попову. Если верить Мариэтте Чудаковой, предваряю­щей ее своей статьей, письма публикуются Виолеттой Гудковой по подлинникам (ГБЛ. ф. 1269, 1,4) и копиям (ГБЛ, ф. 562, 19,29), причем, следует понимать, публикуются впервые. Во всяком случае, целиком - их фрагменты можно встретить и у других авторов. Так, например, в воспоминаниях Сергея Ермолинского есть цитата из письма, датированного им февралем 1932 года (на самом деле - 27 марта):

"Лицо округлое, повадки "братишки", ныне крейсирует в Москве". Думаю, что мы не в праве требовать от Ермолинского научной и вообще точности - он не исследователь, а беллетрист. Обратимся к публикации кандидата искусствоведения В.Гудковой: "Внешне: открытое лицо, работа под "братишку", в настоящее время курсирует в Москве".  Как видим, у Ермолинского все неправильно, если считать, что у  Гудковой все правильно, а именно так мы и должны считать, памятуя утвержде­ние М.Чудаковой, что письма публикуются по подлинникам и копиям, сохраняемым в архиве. Но, как говорят ученые-естественники: "Полная ясность в этом вопросе свидетельствует о его недостаточ­ной изученности". У Ермолинского все-таки не все неправильно - есть одно слово, полностью совпадающее с подлинником, и слово это - "крейсирует". А вот у Гудковой почему-то не совпало…  Зато оно совпало у нее с другим источником - с публикацией фраг­мента этого же письма американской исследовательницей и издате­лем Эллендеа Проффер ("Неизданный Булгаков", "Ардис", Анн Арбор, США, 1977). Причем совпало не только слово "курсирует", но и вся фраза целиком. Совпадение знаменательное, потому что возникает законный вопрос - кто у кого списал? Впрочем, вопрос этот риторический, потому что публикация в "Ардисе” на десять лет опережает новомирскую, но она неполная.  Виолетту же Гудкову в заимство­вании тоже вроде не обвинишь - у нее-то текст полный…  Остается предположить, что оба публикатора получали материал из одного источника, от какого-то человека, снимавшего копию с этого письма весьма поспешно и небрежно. Очевидно, лицо это не знало слова "крейсирует" и заменило его на знакомое - "курсирует”. Судя по дате публикации Эллендеа Проффер, копирование производилось не позднее 1977 года, то есть в период, когда архив Булгакова был в ведении М.Чудаковой.

Но к самой Проффер претензий предъявлять нельзя - она не имела возможности сверить текст, а источник, откуда она могла этот текст получить, был только один – Отдел рукописей ГБЛ, и не доверять такому авторитетному учреждению у нее оснований не было…

Есть в обеих публикациях и другие мелкие неточности, "ошибки на слух", позволяющие предположить, что копи­рование производилось путем диктовки машинистке. Но что прости­тельно машинистке, не простительно ученому, публикующему (якобы) «по подлинникам» - не следует забывать, что Булгаков - художник, у него слово "крейсирует" составная часть образа - далее читаем: "Меня уверяют, что есть надежда, что его догонит в один прекрасный момент государственный корвет, идущий под военным флагом, и тогда флибустьер пойдет ко дну в два счета...". Значит, Гудкова ничего не сверила?

В предисловии М.Чудаковой, в частности, нет ни слова о том, каким образом попали к В.Гудковой тексты 30 (!) писем М.Булгакова к П.Попову (26 опубликованы ею в "Новом мире", 4 - ранее - в журнале "Театр"), если в архивных листах использования нет запи­сей о снятии ею копий. Не тут ли надо искать причину еще одной странности - в письмо от 5 октября 1936 года оказался вмонтиро­ванным большой кусок из письма другому человеку - Я.Леонтьеву (в этом легко убедиться, заглянув в страницу 316-ю книги А.Смелянского "Михаил Булгаков в Художественном театре").

Слова - "подготовка текста" в рассматриваемой публикации Виолетты Гудковой отсутствуют. Ей, в отличие от Б.Мягкова, изве­стно, что о подготовке текста тут говорить не приходится - необходимо только тщательно сверить с оригиналом переписанное. Но именно этого она и не сделала…  Что было тому причиной, нам знать не обязательно - никакая причина не может служить оправданием заведомо непроверенной публикации. Тут мы позволим себе обратиться к Карлу Марксу, сказавшему в свое время следующее:

"… человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая... продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, - такого человека я называю "низким".  Не хотелось бы, чтобы меня посчитали начетчиком, ведь дело тут совсем не в том, что это сказал "сам" Маркс, а в том, что это правильно по сути. Между прочим, еще до Маркса ту же мысль, только иными словами выразил шведский ученый Якоб Берцелиус:

"... Кто выдает вероятность за истину, тот становится, сознатель­но или бессознательно, обманщиком" (Неужели мошенники?..).  Кстати, в применении к нашему разговору приведенные высказывания можно отнести почти ко всему потоку публикаций произведений Михаила Булгакова, различных документов, связанных с его жизнью и творчеством, хлынувшему в прошлом году на страницы периодики, и меня удивляет восторг, выраженный на Булгаковских чтениях по поводу их количества А.Карагановым - председателем комиссии по литературному наследию писателя.

А вот и еще один повод для удивления - А.Нинов в уже упоми­навшейся статье пишет:

« - Невозможность "сверить тексты с оригиналами", хранящимися в Рукописном отделе крупнейшей национальной библиотеки страны, - это ведь многолетняя пробуксовка булгаковианы на месте, общественный нонсенс, толкающий на повторное механическое вос­произведение всех ошибок и опечаток прежних публикаций, оказавшихся весьма ненадежными прежде всего со стороны качества текстов». Может быть, я чего-то недопонимаю, дорогой Булгаковед, толь­ко разве не общественный нонсенс публиковать заведомо искаженные тексты великого писателя? Да еще повторно!

В этой цитате я бы подчеркнул слово «толкаю­щий» - потому что им автор как бы амнистирует людей, повторно воспроизводящих все ошибки и опечатки прежних публикаций, весьма ненадежных "со стороны качества текстов”.  Следуя этой логике, можно оправдать все, что угодно. Например: отсутствие денег толкает честного человека залезть в чужой карман…  Иначе говоря, толкает к мошенничеству. А где мошенники, там и обману­тые. Вот как, опять же, например, "толкнутые" подвели самого А.Нинова.

В статье "О драматургии и театре Михаила Булгакова" ("Вопросы литературы" № 9 - 1986 г.) он приводит одно (и единственное), видимо, особенно понравившееся ему место из "Адама и Евы":

«Ефросимов: Гнев темнит вам зрение. [ Люди во все времена сражались за идеи и воевали. Но тогда у них в руках были пращи, сабли, пики, пусть даже пушки и пулеметы... с этим ничего нельзя поделать... Но когда у них в руках появилось такое оружие, кото­рое стало угрожать самому существованию человечества, самой планете... Я говорю вам – нет!»].

А я говорю Вам, дорогой Булгаковед, что кроме первой фразы вся остальная тирада - это не Булгаков!  Все, что мной взято в квадратные скобки, попало к автору статьи через парижский сборник пьес, выпущенный издательством "ИМКА-ПРЕСС". Не возьму в толк, почему такой зна­ющий человек, как А.Нинов мог не почувствовать, что данный текст сочинен на злобу дня и вставлен в  пьесу для того, чтобы ее осовременить и дать ей шанс пробиться на сцену… Кстати, член первичной организации общества борьбы за трезвость Б.Мягков, подвергшийся суровой и, может быть, в какой-то мере справедливой критике со стороны докторов наук, на эту удочку не попался, и, видимо, проявив чувство булгаковского стиля, это место в своей публикации ("Октябрь" № 6 – 1987 г.) напечатал правильно!  Откуда взялась эта тирада – вопрос особый, не будем сейчас им заниматься.

Вернемся, однако, к Виолетте Гудковой. Ее публикация, о кото­рой шла речь, объявлена первичной, как жe было ее не выверить? Но возникло какое-то публикационное недержание, шла страшная гонка - все спешили опередить друг друга, первыми напечатать добытое различными путями и до поры до времени припрятанное в личных архивах. До качества ли тут! Право, хочется воскликнуть, как кот Бегемот в одном из черновых вариантов: "- Куда это вы скакаете?", и добавить, слегка перефразировав Воланда:

- Точность, точность и точность! - вот что должно быть девизом всякого публикатора!

С точностью у нас вообще плохо - раскроем томик "Мастера и Маргариты" ("Современник" М. 84.) и на второй странице прочтем: "Роман, создававшийся писателем в течение двадцати лет…"  Это вместо двенадцати-то! Или однотомник "Избранной прозы" М.Булгакова ("Советская Россия" М. 83.) - на странице 15: "Белая гвардия. Роман. Посвящается Любови Евгеньевне Беловерской". Мало того, что исказили фамилию хорошего человека, так еще и придали тем самым "нехороший оттенок" всему роману, столкнув его название с двусмысленно зазвучавшей новоизобретенной фами­лией…  Но это так, попутные замечания.

Теперь поднимемся на ступеньку выше и обратимся к публика­циям на "докторском уровне". Возьмем для примера "Собачье сердце”, обнародованное в журнале "Знамя" в июне прошлого года (подгото­вка текста и послесловие М.Чудаковой). Но сначала немного исто­рии.

В октябре минувшего года в "Литературной газете" было напе­чатано ее интервью, в котором шла речь и о письме Елены Сергеев­ны Булгаковой парижскому издательству "ИМКА-ПРЕСС". Приведу фрагмент из этого письма, так как в интервью оно не цитировалось. " - Моя нью-йоркская корреспондентка, работающая над диссертацией о творчестве М.А.Булгакова, сообщила мне, что в газете "Новое русское слово" в Нью-Йорке есть объявление об издании Вашим издательством повести - не изданной еще в СССР – М.А.Булгакова "Собачье сердце".

Я была поражена этим известием и надеюсь, что оно не соот­ветствует действительности. Все свое литературное наследие Михаил Афанасьевич завещал мне, я его бережно храню, считаю себя ответственной за каждое слово произведений Булгакова. Подлинная рукопись этой повести находится только у меня и в Ленинской библиотеке. Тот текст, который Вы собираетесь выпустить в свет, может быть полон всяких ошибок и искажений, получен Вами неизвестно где и каким образом, и его нельзя считать под­линным произведением Михаила Булгакова.

Михаил Афанасьевич давал свои вещи за границу только после того, как они выходили в свет у нас в СССР. Я продолжаю держаться этого принципа, целиком разделяя его...

 С уважением

Елена Булгакова "

Заметим, что письмо датировано 17 декабря 1967 года. Как мне помнится,  указанное издательство от публикации этого текста тогда воздержалось, и "Собачье сердце" вышло в «ИМКА–ПРЕСС» только в I969 году, а в 1970-м (год смерти Елены Сергеевны) - и в издательстве "Посев", которое поставило на нем знак "закрытого копирайта", присвоив, таким образом, авторское право на этот текст. Как и предполагала Е.С.Булгакова, он "полон ошибок и искажений".

В своем интервью М.Чудакова по поводу этого письма заявляет следующее: «Елена Сергеевна сама дала текст "Собачьего сердца" парижскому издательству. Она хотела увидеть эту повесть напечатанной хоть где-нибудь. И сама же отказалась - как только ей пригрозили ухудшением дальнейшей судьбы сочинений Булгакова у него на родине…».

Беру на себя смелость утверждать, что прочитай эти слова Коровьев, он тут же повторил бы свою замечательную реплику: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!». Я бы добавил, что перед нами случай самой беззастенчивой клеветы на человека, которого уже нет на свете. Ведь по Чудаковой выходит, что Елена Сергеевна, считавшая "себя ответственной за каждое слово произведений Булгакова", передавала их для опубликования  за рубежом заведомо искаженными! Мне, например, доподлинно известно, что тексты повести "Собачье сердце" и пьесы "Адам и Ева", опубликованные в Париже издательством "ИМКА-ПРЕСС", именно таковы. Тут, вероятно, следовало бы поговорить о нравственности доктора филологических наук Мариэтты Омаровны Чудаковой, но это отдельная тема, тре­бующая особого разговора. Для чего понадобилось доктору Чудаковой обвинять вдову писателя во вранье? Попробуем в этом разобраться.

В послесловии к своей публикации в "Знамени" М.Чудакова указывает, что два машинописных экземпляра повести с собственноручной авторской правкой хранятся в Отделе рукописей ГБЛ в фонде Булгакова под шифром ф.562, I. 15-16, и еще один экземпляр со следами авторской работы и с немногими редакторскими пометками – там же, в архиве Н.С.Ангарского под шифром ф.9, 3. 214. Далее она сообщает, что в рукописях повести есть разночтения - следы разных этапов работы. Все это так. Но возникает вопрос - почему текст, опублико­ванный Мариэттой Чудаковой в журнале "Знамя", расходится со всеми тремя булгаковскими редакциями повести, зато в точности совпадает с тем, что опубликован издательством "Посев"?

Не будем голословны - воспользуемся советом Коровьева, и для того, чтобы узнать "кто есть кто", возьмем наугад любые пять страниц, ну хотя бы сс. 96 - 100 (в журнале "Знамя"), поместив для удобства сопоставляемые места в своеобразную таблицу.

У Булгакова                                        У Чудаковой и в «Посеве»

Стр.96

А на сковороде                                   на сковородке

Клокотало, лилось                             клокотало и переливалось

Стр.97

В песьей шубе                                   в песьей шкуре

На ужин, надо полагать                   сегодня, надо полагать

И начала летать                                и начала бегать

Стр.98

Дверь открыли                                 дверь раскрылась

На кухню                                          в кухню

Стр.99

(здесь стоят три  звездочки,                1У

а 1У глава начинается совсем             на узком операционном  другом месте).                                                 столе (начало главы)

бензиновым комком                            бензиновым комочком

и молвил, отдуваясь                            и промолвил, отдуваясь

ну, господи благослови                      Ну, Господи, благослови

Стр.100

хорошо спит                                        спит

блистающий коловорот                      блестящий коловорот

всунув ее хвостик                                всунув ее хвост

и их выкроил                                       и их вскрыл

в глаза профессору                              в глаз профессору

от рук Филиппа Филипповича          от рук профессора

 

Такие ошибки на каждой странице. Их сотни. У Булгакова повесть имеет подзаголовок  "Чудовищная история" - в издании "Посева" (и у Чудаковой) он исчез. Чугункин загадочно переименован в Чугунова, хотя Михаил Афанасьевич Булгаков нигде - ни в одной из трех имеющихся редакций - Чугуновым его не называет. И почтительного написания слов "Бог" и "Господь" с прописной буквы у Булгакова не встречается - во всех трех редакциях – со строчной. У него: "Ну, господи благослови" (просто обычное присловье).  В «Посеве» (и у Чудаковой): "Ну, Господи, благослови" - прямо какая-то молитва, прости господи... Возникает совершенно иной смысл, другая тона­льность - разница тут не просто грамматическая. Короче, редакторы "Посева" никакие не текстологи - они не сумели даже того, что может член общества борьбы за трезвость - аккуратно списать. Впрочем, я тут могу быть и не прав, скорее всего, у них это идет не от незнания текстологии – они люди очень грамотные, - а от их трепетного отношения к вопросам веры – в их набожности я имел возможность убедиться, поэтому они всё, что относится к Богу, написали, как положено, а Чудакова, не вникнув и не заглянув в упомянутые редакции, пошла у них на поводу…

Кому-нибудь все это покажется несущественным: ну, сделали с тысячу опечаток, так ведь не все переврали, что-то и оставили! А главное - напечатали! Тому, кто так думает, хочу напомнить слова Владимира Лакшина из предисловия к чудаковской публикации:

" Художественная честность и делает повесть Булгакова значительным источником реалистического познания. Но познание познанием, а есть еще и просто наслаждение читателя, ценящего yм, юмор, и живую красоту русской литературной речи. Слог Булгакова прост и свободен, и это черта не только стиля, но как бы и самого художественного мышления. Вот проза, которую без тени преувеличения можно назвать "прозрачной": сквозь слова, как сквозь неосяза­емый, чистейшей воды кристалл, видны люди, их физиономии,  движения, поступки. И чудесный булгаковский юмор, явственная, но без­злобная ирония прибавляют обаяния и силы жизни непринужденному рассказу".

Как же можем мы допустить, чтобы этот "чистейшей воды крис­талл" замутился безответственным вмешательством в "прозрачную" прозу? Нет сомнения, что В.Лакшин попросту не знал, что за текст перед ним, иначе он никогда не допустил бы его опубликования в журнале, где он является заместителем главного редактора.

Тут, видимо, следует вернуться к уже упоминавшемуся интервью Чудаковой: - "Отдел рукописей... отказывает "Новому миру" в сверке писем Булгакова П.С.Попову, другим журналам - в сверке текста "Собачьего сердца",- говорит она. Странновато звучит - "другим журналам" - почему-то не названо "Знамя". Может быть, разрешение на снятие копии не было дано Чудаковой - лично? И, может быть, (страшно подумать!) у архива были для этого основания? Мне кажется, что именно здесь и зарыты обе собаки - не получив возможности сверить тексты, что равносильно отказу архива дать разрешение на публикацию (он имеет такое право), Виолетта Гудкова и Мариэтта Чудакова решили напечатать свои материалы явочным порядком, руководствуясь мотивами, чуждыми  науке…  Иначе говоря, пренебрегли обоими подходами к подготовке текста - и научным, и нравственным.

А ведь "Знамя" в указанный период времени работало в Отделе рукописей ГБЛ, имея доступ ко всем необходимым материалам, правда, Владимир Яковлевич Лакшин "Собачьим сердцем" специально не занимался - он готовил свой известный телефильм "Мастер", посвященный жизни и творчеству Михаила Булгакова. Но, думаю, знай он, что за текст повести принесла в редакцию М.Чудакова, тут же ринулся бы caм его сверять - доктор филологических наук В.Лакшин исследователь и редактор исключительно добросовестный. Нe уверила ли его М.Чудакова, что с текстом "Собачьего сердца" всё в порядке? Ну, хоть зарежьте, не поверю, чтобы Лакшин напечатал посевовский текст, когда-то, кем-то и у кого-то списанный, если бы хоть краем уха услыхал об этом.

Мариэтта Чудакова в 1987 году позволила себе то, на что еще при жизни Е.С.Булгаковой решилось издательство "ИМКА-ПРЕСС" - она опубликовала тот самый текст, полный «всяких ошибок и искажений», о котором Елена Сергеевна сказала, что "его нельзя считать подлинным произведением Михаила Булгакова". Опубликовала, будучи уверенной - если кто и заметит, что текст не булгаковский, она всегда сможет оправда­ться - ведь «Елена Сергеевна сама дала текст "Собачьего сердца" парижскому издательству...».  Нет, не случайно эти ее слова были обнародованы на страницах такого массового издания, как «Литературная газета» - это, как ей казалось, страховой полис со стопроцентной гарантией…

Ошибки, содержащиеся в этой публикации, уже начали распол­заться по свету – вспомним  хотя бы так странно выглядящее слово «Бог» (с большой буквы) в эпиграфе к статье Станислава Рассадина. Прочитав ее, я тут же позвонил автору и спросил, откуда им взята эта булгаковская цитата. " - Как откуда,- удивился он, - из единственной у нас публикации "Собачьего сердца", из журнала "Знамя"…

Спешу Вас уведомить, дорогой Булгаковед, что данная ошибка, размножена в количестве ОДНОГО МИЛЛИОНА СЕМИСОТ ВОСЬМИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ - таков тираж "Огонька", вины которого, как и автора статьи, тут нет - она целиком на докторе филологических наук Мариэтте Омаровне Чудаковой.

Прибавьте к этому миллионные тиражи изданий повести, осуществляемых по всей стране, инсценировки, сделанные по этому тексту и поставленные на сценах множества театров.

Может быть, Виолетта Гудкова и Мариэтта Чудакова не отдавали себе отчета, к каким последствиям приводят публикации непроверенных текстов? Это кандидат-то наук и доктор?! Остается предположить, что тут имеет место - давайте называть вещи своими именами - элементарная научная и человеческая недобросовестность, помноженная на жестокое равнодушие и отсутствие уважения к писателю, толкователями творчества которого они считаются. Недавно я где-то прочитал, что обе эти исследователь­ницы войдут в состав редакционных коллегий новых изданий М. Булгакова и будут заниматься… подготовкой текстов его произведений! Это, как говорится, - единожды солгавши...

А может быть, и не единожды?

 

Юрий Кривоносов             Июнь 1988 г

 

 

P.S.  Да! Не единожды! Вот уже два десятилетия прошло с момента написания этого эссе, а Чудакова продолжает бесчинствовать на булгаковедческой ниве, выставляя себя главным специалистом по литнаследию великого писателя.

Вот только что прошли по каналу «Культура» лекции на тему – роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» - 3,4,5 и 6 октября 2011 года -  две из которых прочитала М.О.Чудакова, представленная зрителю-слушателю в букете всех ее титулов и званий. Такой невнятицы, которую она несла, не мог бы себе позволить даже студент-словесник на зачете по упомянутому роману. Говорила она не столько о романе, сколько о своих заслугах на этом поприще. У меня сейчас нет времени на рецензирование ее «труда» - «Жизнеописание Михаила Булгакова», чудовищного по своей неосведомленности и по своему апломбу. Постараюсь найти время и этим заняться, проблема того стоит.

Но сейчас остановлюсь только на одном моменте в ее лекции.

Речь пойдет о том, как она дописывала за Булгакова обрывки строк в разорванной тетради романа. Причем рассказывала она об этом, либо намеренно делая вид, что не знает ничего о книге Лидии Яновской «Треугольник Воланда», либо, действительно, этой книги не читала. А там с математической точностью исследован этот чудаковский текстологический «подвиг» – в результате которого, ею, как она сама это утверждает, «восстановлено» более трехсот страниц уничтоженного автором романа…

Давайте прочитаем фрагмент из книги

 

Треугольник Воланда.

 

«…Рукописи могут очень много рассказать о своем авторе и о себе. Нужно только их послушать. И если внимательно и несуетливо рассмотреть эти поврежденные тетради, об­наружится, что с ними вообще не было такого момента — факта не было,— когда бы Булгаков «разорвал рукопись сверху вниз».

Полууничтожение этих тетрадей, оказывается, растяну­лось во времени: листы уничтожались не вдруг; автор драл их в разное время, в разном настроении и, может быть, по разным поводам.

Вот, просматривая тетрадь, он складывает отдельные листы по вертикали — пополам, справа налево. По одному, по два, по нескольку. Сгиб тщательно отглаживает рукой и по сгибу аккуратно отрывает половинку листа. След сги­ба очень хорошо виден: можно различить след внутренний и на обороте — след наружный. Поэтому я так уверенно го­ворю: справа налево.

Эти листы, вероятно, требовали переработки. Может быть, автор не был уверен, что они требуют переработки, или еще не решил, какой именно. Поэтому какое-то время они находились в тетради вот в таком сложенном виде и уж потом были вырваны. Один листок так и остался зало­женным— посреди уцелевшей главы.

Другие листы изымались иначе — может быть, раньше во времени, а может быть, и позже. У самого корешка не вырван, а вырезан десяток листов. По оставшимся первым буквам строк видно, что листы были исписаны. В другом месте вырезано еще несколько листов — явно диалог Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри. Надрезано и вырвано полстраницы. Вырезаны две строки... Две строки, впрочем, могли быть вырезаны кому-нибудь на память; подарил же он в свое время Елене Сергеевне кусочек, вырезанный из дневников...

А вот следы небрежной и, вероятно, более поздней дей­ствительно расправы автора со своей рукописью. По уце­левшей рукописи видно, что автор сидит за столом, раскры­тая тетрадь лежит перед ним, он просматривает ее, захва­тывает правою рукою два-три листа... (Я специально при­меривалась и так и эдак — нет, это можно сделать только сидя в спокойной позе за столом и непременно правой ру­кою.) ...И рвет так, чтобы оборвать примерно половину — иногда сверху вниз, иногда снизу вверх. (Направление срыва определяется безошибочно.) Иные листы оборваны как бы по линейке: явно левой рукою прижат положенный на тетрадь какой-то предмет, может быть, не линейка, а кни­га или другая тетрадь, правая же рука производит срыв. В одном месте Булгаков рванул так сильно, что вслед за оторвавшейся половиной вылетели куски листов у ко­решка. Эти куски собраны и аккуратно водворены на место...

Конечно, это не уничтожение романа. Это спокойная ликвидация черновиков, иногда вдумчивая, иногда небреж­ная, когда уже существует текст, переписанный набело. Не случайно уцелевшие куски разорванных страниц испещре­ны правкой и вычерками. Не случайно и то, что многие страницы, по-видимому, в дальнейшем нужные автору, со­хранены, в частности глава «Якобы деньги», из которой я привела отрывок о церкви, превращенной в аукцион. Не­тронутыми остались и страницы «Материалов» — выписки из источников.

Нужно отметить еще одну особенность этих тетрадей: автор хранил их чрезвычайно аккуратно и при жизни его они выглядели целыми, несмотря на разорванные и вы­рванные страницы.

Такими Елена Сергеевна передала их в Отдел рукопи­сей ГБЛ в 1966 году. Такими я видела их, когда работала с ними в Отделе рукописей в 1968-м, при ее жизни, и потом, уже без нее, в конце 70-х, когда после многих просьб и отчаянных, скандальных объяснений мне было разрешено краткое свидание с любимой рукописью (одноразовое сви­дание с 10 до 16 —в течение шести часов).

А потом я увидела их в начале 80-х. «Лист использова­ния» в первой тетради, еще недавно чистый, теперь был ук­рашен столбцом имен, в том числе очень далеких от лите­ратуры. (В «лист использования» заносятся имена тех, ко­му рукопись выдается в читальный зал.) И уже трагически отваливалась и повисала на каких-то уцелевших нитяных клочьях обложка, которая при жизни автора и после смер­ти автора и еще несколько лет после смерти его наследни­ков прочно держалась на своем месте. Когда-то выдранные автором и им же тщательно водворенные на место куски листов (не сразу заметишь, что выдраны) теперь выпархи­вали и взлетали, как больная птица, едва раскрывалась тетрадь...

Потом я смотрела телефильм В. Я. Лакшина «Мастер». Ведущий радостно листал изуродованную тетрадь, и в сердце входил зияющий черный клин между обложкой и текстом... Жаль, что В. Я. Лакшин не видел эту тетрадь раньше. Вряд ли он сказал бы, что это Булгаков «разорвал рукопись сверху вниз».

Итак, две тетради «романа о дьяволе» — всего лишь предшествующие черновики. А как выглядела сама рукопись первой редакции? Как выглядело то, что сжег писатель?

Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова считала, что уже существовал роман. Она была женою писателя в те годы, когда он работал над первой редакцией, некоторые страницы в уцелевших черновых тетрадях написаны под диктовку ее рукою. Она не ручалась, что роман был закон­чен, но утверждала, что это был большой, уже упорядо­ченный текст, и Булгаков несколько раз — по частям — чи­тал его у любимых своих друзей Ляминых.

Ей запомнилось, что история казни Иешуа занимала очень много места, «выпирала», по ее словам, подавляя все остальное, и казалось, что по этой причине «в наше время» опубликовать роман невозможно. Был персонаж, анало­гичный мастеру. Не было имени «мастер» и не было «всей этой лирической» (по ее выражению), то есть любовной, истории. Но персонаж был, и был он автором романа о Иешуа, и было в нем нечто, дававшее ему право писать о Иешуа... Был «Бал у сатаны». Нет, не «Шабаш ведьм», а «Бал у сатаны». Так и назывался. На балу не было Мар­гариты, ни барона Майгеля, ни Фриды с ее платком. Вооб­ще ничего страшного не было. Это был другой бал, слиш­ком богатый и пышный. И она говорила: «Мака! Ну какой же это бал у сатаны? Это бал у какого-то богатого купца...»

А кот был. И многое другое было. И еще до публика­ции отрывков из сохранившихся черновиков, безусловно, не имея доступа к черновикам, Любовь Евгеньевна, наслажда­ясь и смеясь, пересказывала сцену, где бывший поп в быв­шей церкви продает шубу бывшего царя...

Она утверждала, что существовал этот роман не только в тетрадях, но и в машинописи.

А все-таки — прочитывается ли разорванная тетрадь?

В значительной степени — да, разумеется.

И уцелевшие листы, и эти полулисты и четверть-листы, даже узенькие полоски у корешков, на которых можно ра­зобрать отдельные буквы и полуслова, тире, помечающие прямую речь, и отступы абзацев многое расскажут исследо­вателю. Просматриваются очертания глав и порядок глав, имена персонажей, сюжетные повороты, совпадающие и не совпадающие с дошедшим до нас романом. Некоторые сло­ва «дочитываются» без труда.

Но полностью восстановить утраченный текст, предста­вить его таким, каким он был до полууничтожения его автором,— нет, разумеется. Это не только нельзя сделать — этого нельзя делать.

Попытка дописать за автора строку — возможна, слож­на, требует аргументации. Попытка дописать за автора од­ну за другою сотни строк, попытка дописать за автора од­ну за другою сотни страниц — бестактна и недопустима; она предполагает, что писать художественную прозу очень просто: достаточно иметь начала строк...

Тем не менее такая попытка была сделана М.О.Чудаковой в середине 70 х годов, вызвала сенсационный восторг журналистов (несколько однообразный и уже поэтому ка­завшийся заданным восторг) и, как ни странно (и может быть, под напором журналистского восторга), почтитель­ное приятие со стороны «булгаковедов».

М.О.Чудакова утверждала, что опубликованные ею многие страницы — только часть реконструкции, всего же восстановлено ею «около трехсот страниц текста» («Воп­росы литературы», 1976, № 1, с. 220), и удалось это будто бы благодаря «довольно большой предсказуемости булгаковского текста» и тому, что «в арсенале речевых его средств особое место принадлежит излюбленным словам и оборотам речи», а «для описания близких по типу ситуа­ций у него неизменно привлекаются повторяющиеся сло­ва» («Записки Отдела рукописей». М., 1976, вып. 37, с. 65).

Но дело в том, что необыкновенная простота булгаковской прозы, особенно прозы 30-х годов, «Театрального ро­мана» и «Мастера и Маргариты»,— простота чуда, простота гармонии, родственная пушкинской простоте - «Предсказу­емость» ее — кажущаяся. И дальнейший опыт текстологи­ческой работы самой М.О.Чудаковой, правда, не с про­зой 30-х, а с прозой 20-х годов, подтвердил это. Имею в виду первую публикацию повести «Собачье сердце» в жур­нале «Знамя» (1987, №6), снабженную пометой: Подго­товка текста М. Чудаковой.

За основу публикации был тогда взят не архивный, а случайный, «бродячий» текст «Собачьего сердца» и уже затем текстологом внесен в него ряд поправок — надо думать, исходя из представления о «предсказуемости» текс­тов Булгакова. Гипноз имени текстолога, уже прославив­шегося «реконструкцией» тетрадей «Мастера и Маргари­ты», был таков, что редакция не стала сверять текст с ори­гиналом (хотя сделать это было проще простого: член ред­коллегии журнала «Знамя» В. Я. Лакшин как раз в ту пору снимал в ОР ГБЛ свой телефильм о Булгакове).

Увы, при всем знании «неизменно повторяющихся слов» и «излюбленных оборотов речи» у Булгакова М.О.Чудакова не заметила, что предложенный ею текст (опубликован­ный затем и разошедшийся по стране многомиллионными тиражами переизданий) — не вполне авторский, что. фами­лия персонажа «Чугункин» искажена и превращена в «Чугунова» отнюдь не автором, а бог весть кем; что у Булга­кова кот не «забрался по трубе», а «взодрался по трубе»; что у Булгакова речь идет не о «песьей шкуре», а о «песьей шубе»; что лампа у Булгакова не под «шелковым», а под «вишневым абажуром» (и откуда взялся «шелковый»? во всех трех редакциях повести — «вишневый»); что у автора нет: «Зина и Дарья Петровна, открыв дверь...» — у авто­ра: «Зина и Дарья Петровна, открыв рты, в отчаянии смот­рели на дверь»; и когда доктор Борменталь хватает Шарикова за шиворот, то полотно на сорочке у того треснуло не «спереди», как перепечатывают все издания, ссылаясь на журнал «Знамя», а наоборот — «сзади»; спереди же «с горла отскочила пуговка...» Короче, готовя «Собачье сердце» для двухтомника прозы Булгакова (К.: Днипро, 1989) и сравнивая текст с оригиналом, я собственноручно сняла не менее тысячи (цифрами— 1000, прописью — од­ной тысячи) искажений в этой маленькой повести...

(Отмечу заодно, что бедствия «Собачьего сердца» на этом не кончились: в Собрании сочинений Булгакова (М.: Худ. лит., 1989, т. 2), уже после того как я имела удоволь­ствие сообщить в печати, какая именно редакция повести является третьей и окончательной, текст повести все-таки дали по второй редакции, ошибочно назвав ее третьей и потеряв, таким образом, последнюю, мудрую авторскую правку.)

В отличие от «Собачьего сердца», «реконструкцию» пер­вой тетради «романа о дьяволе» сверить с оригиналом не­льзя. Но и при беглом сравнении «восстановленных» страниц с сохранившимся текстом видны явные огрехи.

Недописанное название одной из глав —«Марш фюнеб...» — М.О.Чудакова расшифровывает так: «Марш фюнебров» («Записки Отдела рукописей», с. 69). Но в ро­мане никаких «фюнебров» нет. Глава называлась «Марш фюнебр» (фр. marche funebre — похоронный марш).

Или следующий отрывок, приведенный в «Записках От­дела рукописей», с. 67:

« — Ага-а...— про...» Это Берлиоз реагирует на рассказ Воланда о Пилате. М.О.Чудакова, не только дописав на­чатое «про...», но и добавив по своей инициативе слово «зна­чительно», читает так: «... про [тянул значительно] Бер­лиоз».

Но в тетради это «про...» оборвано не после буквы о, а чуть дальше: после о видно начало следующей буквы — пе­телька внизу строки, с какой Булгаков мог начать м, л, даже я. То есть никак не «протянул». Может быть, «промычал»?

В этом же отрывке Пилат, резко двинув рукой, задел чашу с вином и... «расхлопал... вдребезги».

Что «расхлопал» Пилат? М.О.Чудакова прочитывает: «расхлопал [ось]» вино. Но вероятнее, что «расхлопал» от­носится не к вину, а к сосуду, содержащему вино. «Расхло­пал»... чашу? или кувшин? Ср. в «Белой гвардии»: «У нас он начал с того, что всю посуду расхлопал. Синий сервиз. Только две тарелки осталось».

В той же строке: «расхлопал... вдребезги и руки...» — М.О.Чудакова читает так: «вдребезги, и руки [Пилата обагрились?]» — правда, на этот раз помечая вставку не­уверенным вопросительным знаком.

Но после слова «руки» я вижу в тексте не полностью уцелевшую букву, более всего похожую на «з» в булгаковском написании. Значит, не «Пилат»? и не «обагрил»?

Еще более сомнительна «реконструкция» этих несколь­ких строк в целом. В тетради они выглядят так:

«Впервые в жизн...

я видел как надме...

Пилат не сумел сде...

жать себя.

Резко двинул рукой,

нул чашу с ордин...

при этом расхлопал...

вдребезги и руки...

—   Ага-а...— про...

Берлиоз, с величай...

интересом слушая

рассказ».

Здесь более половины листа оторвано по вертикали, и тем не менее текст, как видит читатель, прочитывается лег­ко («в жизни», «надменный», «сдержать», «ордин...» — вероятнее всего, означает «ординарное вино» (vin ordinaire), «с величайшим» и т. д.). Для полного понимания отрывка не хватает нескольких слов — двух, трех...

И вот, восстанавливая этот текст, М.О.Чудакова вво­дит не несколько, а много слов: «Впервые в жизн [и в тот... день]» — причем после «тот» еще отточие, означающее, что реконструктору хотелось бы ввести еще какое-нибудь cлово, но пока не придумалось, какое.

«...я видел, как надме[нный прокуратор] Пилат...»

«[Вино] при этом расхлопал [ось по полу, чаша раз­билась] вдребезги...»

Обилие вводимых слов М.О.Чудакова поясняет тем, что «при реконструкции каждой строчки всегда учитыва­лось возможное число букв на строке, связанное с особен­ностями почерка» («Записки Отдела рукописей», с. 65). Иначе говоря, слова вставлялись потому, что для них на строке есть место — просто в качестве балласта.

Но ведь почему-то читается этот текст без введенных реконструктором слов? А что если автор пренебрег «возмож­ным числом букв» и по какой-то причине не дописал до края страницы целый ряд строк? Могло это быть или не могло? А если могло быть, то по какой причине?

По случайности текст этой страницы, вот в таком виде, как я его привела, был выписан в моей рабочей тетради еще в 60-е годы, и насильственное удлинение хорошо зна­комых строк реконструктором, в распоряжении которого были недоступные мне теперь рукописи, вызывало тяго­стное недоумение. Признаюсь, именно острое желание ра­зобраться в этой загадке было тем последним импульсом, который заставил меня продраться, наконец, сквозь тяже­лые двери ОР ГБЛ и получить то однократное — шестича­совое, с 10 до 16 — свидание с рукописью.

Лист 33-й, на котором находятся обрывки этих строк, по-прежнему хранил свою тайну. Разгадка раскрылась на обороте 62-го листа.

Здесь страница оказалась разграфленной вертикальной чертой. Понимаете? Карандашная черта делит лист по вер­тикали примерно пополам, и справа оставлено широкое по­ле — как бы для выписок; выписок, правда, нет, поле остав­лено чистым; а слева идет текст... Значит, и лист 33-й был так же разделен пополам и Булгаков писал только на левой его половине.

Так стоило ли, подсчитывая «число букв», которые могли бы поместиться на строке, если бы писатель до­писал ее до конца, подбирать слова, которые мог бы до­писать Булгаков...

Я остановилась лишь на нескольких строках из трехсот страниц «восстановленного» текста. Довольно?»

 

     Да, довольно! То, что сделала Чудакова, есть ни что иное, как литературное шарлатанство… Или окололитературное?

     Книга Яновской «Треугольник Воланда» вышла в 1992 году в Киеве, и стала библиографической редкостью. Студенты и аспиранты, присутствующие на лекции, ее наверняка и в глаза не видели. И могли принять чудаковские излияния за чистую монету. Вообще-то пора бы и переиздать книгу Яновской, в которой очень много интересного и научно обоснованного рассказано. Тогда многим вракам в якобы булгаковедении был бы поставлен заслон…

 

Октябрь 2011.                     Ю.К.