1. МИСТИКА
Булгаковская МИСТИКА – это нечто такое, что ввергает в изумление. Ну, начну с того, что куда-то подевался конверт с записями об этой самой мистике. И комната маленькая, и деваться вроде некуда, а вот затаился незнамо где…
Еду в Ленинград на Булгаковские чтения крестным путем русской литературы: Тверь – Осип Мандельштам, Вышний Волочек - Николай Эрдман (это их 101-е километры), Петербург - Зощенко и Ахматова и везде – Александр Радищев… Этим же путем ехали эмиссары правления Союза писателей, громить Ахматову с Зощенко, а также журналы, что их печатали.
Сейчас мне не дает покоя Николай Эрдман, и я жду Вышний Волочек, где продолжалась его ссылка. Дело в том, что мне втемяшилось, будто именно он стал прообразом Коровьева – со своим едким юмором, переходящим в сатиру.
Коровьев был наказан за то, что неудачно пошутил. Эрдман тоже пошутил своими пьесами «Самоубийца» и « Мандат», а мандатами не шутят! И ему пришлось «прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал» - позволим себе повторить формулировку Воланда.
И вот теперь мне мнится - тут должно что-то произойти. Но мы еще не доехали.
Поезд дневной, сидячий, кресла, как в самолете, читать удобно, вот я и читаю, дабы зря времени не губить, новоиспеченную книжку И.Галинской про загадки известных книг. Половина ее - «шифры Михаила Булгакова» - криптография романа «Мастер и Маргарита». Натыкаюсь на безапелляционное утверждение (речь идет о сборе материала о Пилате):
«… Булгаков, владевший английским, немецким и французским языками, мог выбрать любой такой обобщающий труд из числа имевшихся в московских книгохранилищах…».
Просто потрясающе! И мне тут же вспоминаются слова Наталии Абрамовны Ушаковой: «С языками у него было слабовато – французский только, и тот в объеме гимназии, а если что потруднее – брался за словарь… Зато родной язык знал – блистательно!».
Удивительное дело – так и меня можно посчитать полиглотом, познакомившись с моим сравнительным анализом отдельных мест из ранних изданий романа «Мастер и Маргарита» - ведь тут были книги на английском, французском, немецком, испанском, итальянском и сербо-хорватском языках… Правда, я работал не со словарями, а у меня под рукой был миниатюрный электронный переводчик на восемь языков…
А у Булгакова под рукой были тоже переводчики – вторая его жена Любовь Евгеньевна владела тремя указанными Галинской языками. И чуть-чуть бытовым турецким – наслышанным в эмиграции. А потом рядом с ним до конца жизни находилась Елена Сергеевна с тем же лингвистическим набором. Но без турецкого…
Главный козырь Галинской - Булгаков черпал свои мысли из «Песни об альбигойцах», написанной на прованском языке… И еще из Григория Сковороды.
Это очень интересное свойство исследователей - почти
каждый норовит посадить Булгакова на своего любимого конька.
Вот замечательный Абрам Вулис, который был главной двигающей силой при первой публикации романа (об этом вы можете прочитать в приложении к нашей книге), с упорством, достойным лучшего применения, доказывает, что своих мастера и Маргариту Булгаков черпал из картины Веласкеса «Менины» , где принцесса - Маргарита, а художник - Мастер, отражающийся в зеркале. На этом сюжете Вулис развивает целую теорию зеркальности, на которой, мол, у Булгакова всё держится.
А вот небезызвестный Александр Зеркалов находит отражения булгаковского романа в Священном писании, привязывая множество эпизодов к строкам и подстрочию ев ангелий и других священных книг… Примеры можно множить, и создается впечатление, что все эти ученые нанизаны на какую-то невидимую нить-идею - Булгаков обязательно шел по канве, определенной каждым из них по собственному усмотрению, основанному на собственной же эрудиции. Прямо мистика какая-то…
Абрам Вулис был серьезнейший ученый, но зеркала его захлестнули. Я полемизировал с ним на эту тему, опираясь на свои профессиональные знания в оптике как науке, И даже решил изложить ему мои соображения в письменном виде («зеркало строит перевернутое изображение и искажает расстояния»). Сочинение свое я озаглавил - «Письмо В.Уллису…». Но случилось непоправимое – Абрама Зиновьевича не стало, и письмо так и осталось незавершенным…
А вот и остановка – по радио объявили: Вышний Волочек… И вдруг меня словно током ударило – по проходу через вагон двигалась фигура в фиолетовом одеянии с капюшоном… Фиолетовый рыцарь! Впрочем, никакого рыцаря не обнаружилось – просто девица, правда весьма рослая и стройная… Более по пути никаких происшествий не произошло. И вот уже в Питере - еще один удар током…
В свободный час, выпавший во время Чтений, я отправился в Русский музей, не преследуя какой-либо конкретной цели. В музее шел ремонт, и многие залы были закрыты, но в одном, функционирующем, я обнаружил несколько картин Врубеля, смотрел их особенно не вникая, дошел до женского портрета, и тут меня отбросило назад – может быть, колорит этой картины пробудил во мне ощущение фиолетовости, и я вернулся к предыдущей. Это был «Шестикрылый серафим»… Боже, так это же и есть Фиолетовый рыцарь!
Не буду описывать картину – она вот тут, среди иллюстраций, а о дальнейшем расскажу. О своей «находке» я поведал Лидии Яновской, которая тут же отправилась в Русский музей на встречу с таинственной картиной. Она оказалась более наблюдательной, нежели я – усмотрела под лестницей эвакуированного на время ремонта Мефистофеля, работы скульптора Антокольского, провела несколько часов возле Серафима и потом прекрасно описала всё это в своей книге «Треугольник Воланда», в главе «Фиолетовый рыцарь»… Книга эта вышла в 1992 году в Киеве, причем мизерным для того времени тиражом и огромным сегодня – 5000 экземпляров… То, что она вышла именно в Киеве – справедливо, ибо город этот тесно связан с лучшими годами творчества Врубеля, который имел свою мастерскую и жилье в непосредственной близости от мест проживания Михаила Булгакова. Хотя его дом значился по Десятинной улице, ее от Андреевского спуска отделяла только Андреевская церковь, по сути, эти улицы перетекают одна в другую.
На врубелевском доме - мемориальная доска, и я, естественно, стал ее фотографировать. И именно в этот момент ко мне подошла удивительная женщина… В ней было нечто от коровьевской мистики – через нее было видно… Ну, не так, как через него, а частично: ее голубые глаза по цвету были неотличимы от неба, когда в них смотришь, то кажется – видишь через нее это самое небо. Она похвалила меня за внимание к Врубелю и сказала: «А вы знаете, что на этой улице, – и указала рукой на Андреевский спуск, – жил еще один очень интересный художник. Теперь его уже нет – он похоронен на Байковом кладбище, администрация которого ищет его родственников или знакомых, потому что за могилой никто не ухаживает… Этот художник – Вильгельм Котарбиньский, он расписывал здесь церкви и писал хорошие картины – они есть в местной галерее. Мне помнится одна – два человека скованные цепью приближаются к обрыву… Называется - «Последний шаг».
И еще здесь жил знаменитый писатель, Булгаков, я, правда, его не читала, книги его очень трудно достать, но говорят, они очень интересные. К его дому, что внизу, все время идут люди, хотя там никакой доски нет и вообще ничего нет, он стоит обшарпанный, и люди на его стенах пишут мелом, что в нем жил такой писатель…».
Это был апрель 1982 года. В тот же день я отправился в картинную галерею, которая оказалась Музеем русского искусства. Там шел ремонт, и не все залы работали (везет же мне на эти ремонты). В экспозиции оказалась только одна его картина – «У жертвенника», (а может быть, алтаря – точно не помню). Зашел в их научный отдел, где мне показали давнюю учетную книгу, в которой значились две или три его картины, похищенные немцами во время войны. И среди них – «Иуда перед казнью Христа». А записи эти вместе со всем конвертом по булгаковской мистике теперь найти не могу! Да и в Киев теперь запросто не поедешь – заграница… Ну, прямо мистика какая-то! В комнате все перевернул кверху дном, а толку – ноль. Просто хочется заорать на манер Никанора Ивановича дурным голосом: «Окропить помещение!».
А ведь Никанор Иванович мне почти родственник – много лет назад я сам был Никанором Ивановичем. В нашем матросском клубе активно функционировал драматический кружок, посягавший и на классику, в частности, мы ставили «Женитьбу» Гоголя, где я играл отставного офицера Никанора Ивановича. Правда, фамилия его была не Босой, а Анучкин, но это не столь существенно – если с моего Никанора снять анучи, он тут же станет босой… И еще одну роль мне там пришлось сыграть – Осипа, слугу Подколесина. Гарнизон наш квартировал на Нижнем Амуре, где климат приближен к северному, и незадолго до премьеры наш Осип поехал километров за полсотни в гости, а тут возьми, да разразись пурга, да такая, что не пройти, не проехать. Спектакль – под угрозой срыва. У меня была хорошая память - знал наизусть весь текст пьесы, вот меня и загримировали под Осипа. Анучкина-то я играл без грима, только кок мне завивали… В Осипе меня не узнали даже мои соседи по кубрику… Но это так, лирическое отступление…
С Котарбиньским я вновь встретился через десяток лет в Московском Литературном музее – там проходила выставка Николая Бердяева, на которой экспонировались картины его современников и среди них – «Богоматерь» Вильгельма Котарбиньского и два рисунка (эскизы) Михаила Врубеля - «Демон» и «Пророк». И еще «Крымский пейзаж» - акварель Максимилиана Волошина, может быть, из тех, что он подарил Булгакову? Благодаря этой новой встрече я узнал, что Третьяков заказывал Котарбиньскому картину для своей галереи, но с условием - чтобы тот подписал ее по-русски, но получил отказ – это была бы не его подпись…
Вообще-то, нет ничего удивительного в том, что тематика этих художников перекликается с «древними главами» «Мастера и Маргариты» - во всей мировой живописи, музыке и литературе библейские мотивы традиционно присутствуют, но тут – случай особый – все трое с одной улицы! И творчество их, а особенно роспись церквей, при советской власти объявлялось мистикой, как и вообще всё, что имело отношение к религии…
Врубель ведь тоже церкви расписывал, и не только в Киеве, а и в далекой Болгарии, в Софии, когда там воздвигли храм Святого Александра Невского. К его оформлению были привлечены знаменитые русские художники – Мясоедов, Корин, Васнецов, Бруни…Врубелю же, как молодому, поручили расписать орнаменты, что он выполнил блестяще, и, кроме того, создал картину «Голгофа»: в полукруглом панно на фоне багрового закатного неба мученически изогнулись заостренными углами тел почти черные силуэты трех распятых…
В этом храме удивительная акустика – во время службы я переходил из одного предела в другой, и везде слышимость была предельно чёткой и чистой! Вот как - и никакой тебе акустической комиссии, и никакого ее главы Семплеярова, фамилия которого в переводе с иностранных означает – простак, примитивный, даже одноклеточный, словом - никакой… Того самого, который требовал разоблачения коровьевской магии, и получил его сполна…
В дневнике Елены Сергеевны запись от 22 декабря 1938 года:
«В Москве уже несколько дней ходят слухи о том, что арестован Михаил Кольцов…». Кто-то из булгаковедов высказал предположение, что прототипом Берлиоза является именно Михаил Кольцов. Не думаю, что это так, но какая-то мистика тут есть. Ну, во-первых, имя, черные волосы и очки в роговой оправе с описанием председателя МАССОЛИТА совпадают. И название этой организации перекликается с возглавляемым Кольцовым объединением ЖУРГАЗ. Обе эти «конторы» решали одну и ту же задачу – идеологическую обработку массового читателя (напомню, что телевидения тогда не было). И располагались они до удивления симметрично по отношению к памятнику Пушкина – ЖУРГАЗ на Страстном, а МАССОЛИТ на Тверском бульварах, причем примерно на одинаковом расстоянии от Александра Сергеевича.
Дом Грибоедова, где начальствовал Берлиоз, переименован Булгаковым из дома Герцена. Настоящий дом Грибоедова в Москве есть – он на Новинском бульваре, через переулок от американского посольства…Но это, так, к сведению…
Был Кольцов таким же воинствующим атеистом, как и Берлиоз, и подкован теоретически в этих делах столь же основательно. Настоящая фамилия Кольцова – Фридлянд, и у меня вызывают страшные ассоциации строки романа, где звучит отчаянный вопль – Фрида, Фрида, Фрида!… В то время, когда еще писался этот роман, Кольцова-Фридлянда в течение полутора лет подвергали в застенках НКВД изощренным пыткам, и не моральным, а моральным и физическим одновременно. И полетела его головушка, как и голова Берлиоза, и произошло это за какой-то месяц до смерти Михаила Афанасьевича Булгакова. Почему-то потом «официальной» датой назван был 1942 год, но в деле № 2862 подшита справка о приведении приговора в исполнение именно 2 февраля 1940 года…
За что покарало Провидение Берлиоза – понятно: он погубил Мастера. Именно он был редактором того толстого журнала, куда Мастер принес свой роман о Пилате, он-то и подключил своих членов редколлегии к погромной компании в прессе против этого романа. И ни Воланд, ни Коровьев к его гибели отношения не имеют, они, конечно, знали, что она предопределена, но вмешиваться в это не было «прерогативой их компетенции»:
« - Кирпич ни с того ни с сего, — внушительно перебил неизвестный, — никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.
— Может быть, вы знаете, какой именно, — с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, — и скажете мне?
— Охотно, — отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть — несчастье... вечер — семь...» — и громко и радостно объявил: — Вам отрежут голову!».
За что погиб Кольцов тоже понятно – он служил верой-правдой тому строю, где «санкции на уничтожение» людей масштаба самого Кольцова давал лично один человек (может быть, отсюда и произошла формула «Культ личности»). И не об этом ли слова Воланда, обращенные к отрезанной голове Берлиоза на Великом балу у сатаны: «…Все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется всё это!»…
Узнав об аресте Кольцова из парижских газет, его возлюбленная, его гражданская жена Мария Остен примчалась в Москву, чтобы опровергнуть нелепые обвинения в шпионаже, предъявленные ее кумиру. Она билась обо все двери, добиваясь правды. Кончилось это тем, что ее тоже арестовали, тоже обвинили в шпионаже, и в соответствии с тем же сталинским принципом расстреляли: «Нет человека, нет проблемы».
Прошли годы, «отец всех народов» отбыл в места, откуда по выражению того же Воланда, извлечь его никоим образом нельзя, начались реабилитации невинно убиенных, и Братья Михаила Ефимовича – родной - художник Борис Ефимов и двоюродный - Семен Осипович Фридлянд – журналист стали разыскивать какие-нибудь следы своего брата, но ничего узнать им так и не удалось – все концы были упрятаны в недосягаемых лабиринтах Лубянки… Об этом мне рассказывал Семен Осипович, который был моим наставником в фотожурналистике. Вообще-то, весь мой трудовой стаж пришелся на два журнала – «Огонёк» и «Советское фото», и создателем их обоих был ни кто иной, как Михаил Кольцов.
На кладбище Донского монастыря, рядом с другими захоронениями рода Фридляндов стоит серый камень с надписью «Михаил Кольцов-Фридлянд» и указаны даты рождения и смерти. Последняя, вероятно, спорная. А под камнем – пустота… В отличие от Берлиоза у него украли не голову, а весь труп целиком. Поэтому о нём, как и о миллионах других жертв режима, можно сказать словами поэта: «Его зарыли в шар земной…».
Михаил Кольцов и Мария Остен – М и М, очень уж похоже это сочетание на Мастер и Маргарита… Подруга и тут последовала за своим возлюбленным в вечность.
Не думаю, однако, что Кольцов действительно был прототипом Берлиоза, но совпадения здесь феноменальные – прямо-таки мистические. Впрочем, такое в истории время от времени наблюдается. Например, с двумя президентами США Авраамом Линкольном и Джоном Кеннеди связано много тайн и загадок. Одна из них – это удивительные совпадения, до того невероятные, что просто диву дивишься. Итак, Авраам Линкольн был избран президентом США в 1861 году, а Джон Кеннеди – ровно через 100 лет – в 1961. Как известно, оба президента пали жертвами убийц: Линкольна убили в театре Форда, а Кеннеди ехал в момент смертельного выстрела в автомобиле «Линкольн» фирмы «Форд». Обоих президентов сменили на их посту вице-президенты с одной и той же фамилией – Джонсон. Убийца Линкольна актер Джон Бут родился в 1839, а убийца Кеннеди Ли Харви Освальд – в 1939! И, наконец, личного секретаря Линкольна звали Кеннеди, а личного секретаря Кеннеди – Линкольн!
Еду в новеньком с иголочки поезде метро – такие пока пустили по нашей линии – не знаю, почему ей отдано такое предпочтение.
Вагон так и сияет всеми своими деталями – панели цвета «белая ночь», сверкающие поручни и перила, желтенькие двери, закрывающиеся с каким-то элегантным прихлопом. Под потолком бежит надпись – какая станция следующая, и главное – почти никакого шума, так, вроде бы журчание… И среди всей этой роскоши вдруг вижу обильные россыпи подсолнечной лузги… Боже, что-то неуловимо знакомое. Прихожу домой, раскрываю томик Булгакова, в очерках двадцатых годов нахожу «Столицу в блокноте», а там – «Золотой век» (1922 год). Читаю:
«Боюсь, что мысль моя покажется дикой и непонятной утонченным европейцам, а то я сказал бы, что с момента изгнания семечек для меня непреложной станет вера в электрификацию поезда (150 километров в час), всеобщую грамотность и проч., что уже, несомненно, означает Рай.
Их надо изгнать, семечки. Их надо изгнать. В противном случае быстроходный электрический поезд мы построим, а Дуньки наплюют шелухи в механизм, и поезд остановится — и все к черту»….
Думаю, что вот тут-то мистика ни при чем – просто дар предвидения, основанный на точном знании национальных особенностей русского характера…
Когда долго общаешься с Михаилом Булгаковым, невольно попадаешь в зону его мистики, причем не только при непосредственном взаимодействии с его произведениями, но и в совершенно других ситуациях. Он ведь сам о себе сказал: «Я -мистический писатель».
На Патриарших, со стороны противоположной Бронной, как бы на южном берегу пруда, стоит высоченный дом. Он хотя и проигрывает в своем росте современным зданиям, но достаточно высок для того, чтобы с него сфотографировать весь пруд целиком. Мне это почти удалось, но то был зимний снимок, а мне нужен был весенний – летом такого не сделаешь – кроны деревьев перекрывают часть изобразительной площади, что меня никак не устраивает. И на то, чтобы сделать идеальный кадр, мне отпущено только два дня в году – когда почки на ветвях только-только начинают распускаться, и деревья стоят как бы отороченные полупрозрачным пухом.
В том году первый такой день выпал точно на Пасху, и был он светлым солнечным, и всё вокруг смотрелось, словно прорисованное нежной пастелью. Точка съемки мне была известна, как я уже сказал, с зимы – тогда в кадре на ровном белом фоне чернели малюсенькие фигурки людей, катающихся на коньках по припорошенному снегом льду, такие маленькие, меньше блох…
Я зашел в знакомый подъезд и поднялся в лифте на верхний этаж. Тут я позвонил в единственную квартиру, извинился за беспокойство и сказал, что хочу снять из их окна вид на Патриарши. Молодой человек, открывший мне дверь, очень удивился:
- А из нашей квартиры пруда вообще не видно!
- Как не видно, - в свою очередь удивился я, - я же зимой отсюда снимал!
- Этого не может быть, наши окна выходят в противоположную сторону… Впрочем, не огорчайтесь – поднимитесь по этой лестнице на чердак, там дверь не заперта, и снимайте на здоровье все, что оттуда увидите…
Чердак действительно был открыт, но оказалось, что слуховые окна расположены достаточно высоко, во всяком случае, для меня. Однако, я тут же вышел из положения – там валялось много старых батарей отопления, из которых я соорудил некую башню, и передо мной распахнулся патриарший пейзаж во всей своей красе.
Отщелкав целую пленку и на общий план, и через таинственно зарешеченное чердачное окно, да еще и притянув телеобъективом ту скамейку, на которой Берлиоз с Иванушкой общались с загадочным незнакомцем, я особенно радовался тому, что весь пруд от края до края вписался в мой широкоугольник – помнится на тех зимних кадрах края пруда все-таки резались. Сказалось преимущество в высоте – я ведь поднялся практически на этаж выше – чердак же.
Необычайно довольный своим успехом, я нажал на кнопку первого этажа и поехал вниз, размышляя о том, почему тот юноша не пустил меня в свою квартиру, а сплавил на чердак. И только выйдя из лифта и обнаружив в подъезде еще один, я понял, в чем дело. Я просто поднялся не на том лифте, что зимой, а на верхнем этаже их двери открывались в разные стороны, вот и попал не в ту квартиру – в «зимней» обитали две симпатичные женщины, не пожалевшие для меня открыть заклеенное на зиму окно…
А я подумал – мистика!..
Этот переулок для меня ну очень булгаковский… Во-первых, представляю себе, как сюда свернула с Тверской Маргарита, а с ней и Мастер. Раньше я почему-то думал, что они свернули в Большой Гнездниковский, а теперь вот вижу - в Брюсов…
Повернув в него с Тверской, на левой стороне обнаруживается большой серый дом с узеньким палисадничком, огороженном низеньким заборчиком с калитками к каждому подъезду. Я бывал в этом доме, когда собирал материал для «Фотолетописи…» – переснимал здесь у Валентины Титовой кадры из фильма «Белая гвардия» в постановке Владимира Басова (тогда ее мужа), где она играла Елену. Она с большим сочувствием отнеслась к моей работе, видно было, что очень любит этого писателя…
Ниже по переулку, тоже слева обретается огромный домина, в котором угнездился Союз композиторов, и заселен весь дом этими самыми звукородящими личностями. Коровьев с Бегемотом, если бы перекочевали сюда от Грибоедова, наверное, тоже бы заявили, что тут вызревают таланты, грозящие написать второе «Лебединое озеро» или, как минимум, «Хованщину»…
В этот дом меня тоже заносило – приходил просить содействия в издании той же «Фотолетописи», и хотя я передал письмо из рук в руки одному из членов знаменитого семейства, ответа не получил никакого.
А ведь я же у них денег на эту книгу не просил – только хотел, чтобы они бросили клич - в поддержку!
Ну, не ответили, так и не ответили, Бог им судья, хотя судить-то их вроде бы и не за что – они же ни в чем не провинились. Иначе бы им пришлось перейти на другую сторону переулка и покаяться в рядом стоящем храме Воскресения Словущего, что на Успенском Вражке.
Сей храм имеет тоже непосредственное отношение к Булгакову, во всяком случае, с моей точки зрения. Никак не могу отделаться от ощущения, что именно в этот храм ринулся буфетчик варьете Андрей Фокич Соков, побывавший с визитом у Воланда:
«… Буфетчик плаксиво пискнул и позвонил вторично. Опять открылась дверь, и опять голая обольстительно предстала перед буфетчиком.
— Вы опять?! — крикнула она. — Ах, да ведь вы и шпагу забыли?
«Мать честная, царица не...», — подумал буфетчик и вдруг, взвыв, кинулся бежать вниз, напялив на себя берет. Дело в том, что лицо девицы на черном фоне явственно преобразилось, превратилось в мерзкую рожу старухи.
Как сумасшедший, поскакал по ступеням буфетчик и внизу уже вздумал перекреститься. Лишь только он это сделал, как берет, взвыв диким голосом, спрыгнул у него с головы и галопом взвился вверх по лестнице.
«Вот оно что!» — подумал буфетчик, бледнея. Уже без головного убора он выбежал на расплавленный асфальт, зажмурился от лучей, уже не вмешиваясь ни во что, услыхал в левом корпусе стекольный бой и женские визги, вылетел на улицу, не торгуясь в первый раз в жизни, сел в извозчичью пролетку, прохрипел:
— К Николе...
Извозчик рявкнул: «Рублик!» Полоснул клячу и через пять минут доставил буфетчика в переулок, где в тенистой зелени выглянули белые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрестился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а почему-то нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.
— Отец Иван, — задыхаясь, буркнул буфетчик, — в срочном порядке... об избавлении от нечистой силы...
Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки поправил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул заискивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул подсвечником по аналою...
«Благословен Бог наш...», — подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.
— Шуба императора Александра Третьего, — нараспев начал отец Иван, — ненадеванная, основная цена 100 рублей!
— С пятаком — раз, с пятаком — два, с пятаком —
три!.. — отозвался сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.
— Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? — суконным языком спросил буфетчик.
— Как что? — удивился отец Иван.
— Я тебя прошу молебен, а ты...
— Молебен. Кхе... На тебе... — ответил отец Иван. — Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!
И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в храме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.
— И ты, злодей...
— Злодей, злодей, — с неудовольствием передразнил отец Иван, — тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прикажешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с Богом из камеры...
Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил.
Каким образом до своей резиденции добрался буфетчик, он не помнил. Единственно, что известно, что, явившись в буфет, почтенный содержатель его запер, а на двери повесил замок и надпись: «Буфет закрыт сегодня».
Почему я решил, что Андрей Фокич помчался именно сюда, ведь он крикнул - «К Николе…»? Ну, храмов Николы в Москве не один – я даже помню некоторые с экзотическими названиями - Никола на Щепах, Никола на Песках, Никола на Курьих ножках… Думаю, это не официальные их названия, а данные народом-языкотворцем.
В храме же на Успенском Вражке имеется престол Николы Чудотворца, почему бы буфетчику было бы и не кинуться за спасением именно к нему? В поздних редакциях Булгаков от этого эпизода отказался, и отправил буфетчика к профессору Кузьмину, умолять остановить рак… Могу высказать предположение, что храм этот писатель отверг по той причине, что ситуации с аукционом тут не могло иметь места, ибо храм за полутысячелетнюю свою историю никогда не закрывался, и служба в нем шла даже во все годы правления, так называемых, коммунистов.
Причиной тому могли быть его прихожане - сюда ходили самые знаменитые артисты и прочие творческие особы, ссориться с которыми по таким пустякам партейцам резона не было…
Впрочем, никогда нельзя с уверенностью сказать, что видел автор своим мысленным взором, и потому моя версия имеет полное право на существование, как и любая другая…
История с моими попытками привлечь к публикации «Фотолетописи» влиятельных лиц и респектабельные издательства разрешилась прямо-таки по Воланду – помните, что он сказал Маргарите?: «…Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут…».
Можно сказать, прямо с неба, безо всяких моих к тому усилий, на меня свалилось солидное зарубежное издательство, буквально вцепившееся в мою книгу, и дело завертелось. Вообще-то, «безо всяких усилий» - это не совсем так. Отчаявшись получить поддержку у вышеназванных лиц, издательств и совсем уже высоких инстанций, я сел за компьютер, освоил многие премудрости (будучи на пороге восьмидесятилетия), и создал электронный вариант «Фотолетописи», который распространил среди булгаковедов и близких знакомых, любящих нашего великого писателя. Один, а вернее одна из последних показала мой диск симпатичному канадцу по имени Бенуа, а он, в свою очередь, подключил своих соотечественников к его «обумаживанию».
Но вернемся во храм, только не сразу…
В 1983 году мы хоронили замечательного человека - Сергея Александровича Морозова, историка и теоретика отечественного и мирового фотоискусства, музыковеда, книги которого «Бах» и «Прокофьев» украшают серию «Жизнь замечательных людей». Его отличала поистине энциклопедическая эрудиция. Именно он посоветовал мне заняться ранним христианством для более глубокого понимания творчества Михаила Булгакова и его романа «Мастер и Маргарита».
Гражданская панихида проходила в конференц-зале издательства «Планета», располагавшегося на Петровке, рядом с Пассажем. Со стены на покойного взирал довольно-таки молодой Ленин, возвышавшийся прямо над изголовьем. Произносились слова прощания с перечислением заслуг усопшего, оркестра не было, но в зале звучали печальные мелодии – это с помощью флейты выражал свою любовь к Сергею Александровичу фотокорреспондент Агентства печати «Новости» Олег Макаров…
Потом мы переместились в храм Воскресения Словущего, в Брюсов переулок – если напрямую, так и километра не наберется, а если не напрямую, то переместился отпеваемый на расстояние, не измеряемое никакими земными мерками и навсегда оторвался от того мира, где ему еще в молодости пришлось бросить чисто литературное поприще и найти сравнительно безопасное убежище в светописи («и свет во тьме светит, и тьма не объяла его…».
Теперь на покойника умиротворенно смотрел сам Словущий, знающий всему настоящую цену. Мне тогда «по неграмотности» казалось, что это сам булгаковский Иешуа провожает моего наставника в последний путь. Я тогда еще не понимал, что Иешуа Мастера не есть Иисус Христос, чего многие не понимают и доселе.
Забегая вперед, скажу, что через несколько лет Олег Макаров стал священником, и встречался с нами в основном по печальным поводам – приходил отпевать своих бывших коллег. Когда мы обращались к нему привычно – Олег, он деликатно поправлял нас: - Не Олег, а отец Онуфрий…
Таким образом произошла рокировка – отец Иван из священника превратился в аукционера, а Олег Макаров - из фотокорреспондента (причем очень талантливого) – в священника, надеюсь, тоже неплохого.
На поминках по Сергею Александровичу зашел разговор о его роли в моих литературных исканиях. Его дочь Инна была в курсе наших с ним отношений и знала, что я взялся за вторую книгу «Карьеры Отпетова», в которой предполагалось рассмотреть тему Булгаков-Сталин.
– Знаете, сказала Инна – у меня валяются несколько томов сочинений Сталина, может быть, в них вы найдете что-то нужное – они мне все равно ни к чему…
Так ко мне попало восемь разрозненных томов из объявленного шестнадцатитомника. На следующий день я похвастался этим приобретением моему коллеге по «Советскому фото» Мише Леонтьеву, сочувствующему моим исследованиям – он мне уже подарил книгу «Письма Михаила Булгакова» и интересовался дальнейшими подвижками на этом поприще.
- А знаете, сказал он, - у меня тоже валяются какие-то тома из этого собрания, только место занимают, а выкидывать книги я как-то не привык, так что презентую…
И он принес еще пять томов, и тоже разрозненных. Так у меня их стало тринадцать. Как потом выяснилось, после смерти Сталина последние три тома изданы не были, и собрание остановилось на мистическом числе – тринадцать. Но самое интересное - Мишкины тома оказались как раз недостающими к тем восьми, подаренным Инной! Прямо как в шпионских романах и фильмах, где агенты предъявляют друг другу разорванную фотографию или купюру, и если половинки точно совмещаются, значит, пароль верный и человек свой…
От этих книг толк был, правда, пригодились только два тома – в одном был ответ на письмо-донос драматурга Билль-Белоцерковского, а в другом - беседа Сталина с иностранными рабочими делегациями 5 ноября 1927 года, натолкнувшая меня на ее связь с романом «Мастер и Маргарита».
Но об этом подробно рассказано в эссе «Пилат», а сейчас мы рассматриваем Брюсов переулок, который ниже храма теряет свою кривизну – тут от него отпочковывается загагулина переулка Елисеевского, сам же Брюсов устремляется вниз к Большой Никитской и вливается в нее как раз напротив Консерватории.
Для меня этот музыкальный чертог тоже связан с Булгаковым – здесь я с ним пересекся (в смысле - находился одновременно) второй раз в жизни (первый – на похоронах Маяковского). Об этом я узнал из Дневника Елены Сергеевны – 29 и 30 января 1938 года она записывает впечатления о концерте в Консерватории, на котором исполнялась Пятая симфония Шостаковича. Мы с мамой тоже там были – мне уже 12 лет, событие это запомнилось, может быть, потому, что о концерте потом много говорили. Сам я, признаюсь, в этой музыке тогда мало что понял… Это потом я приобщился к классической музыке, а с Пятой симфонией Шостаковича связано у меня еще одно судьбоносное событие. Ровно через четверть века я оказался в том же зале и именно на исполнении этого же произведения, произошло это в первый день нашей совместной жизни со Спасой-Зиной. День этот вообще был наполнен классикой – утром мы побывали на «Лебедином озере» в Большом театре, а вечером вот здесь. И еще один классический «музыкальный момент» - во Дворце бракосочетаний нас почему-то приветствовали не традиционным маршем Мендельсона, а Первым концертом для фортепьно с оркестром Чайковского…
Однако, мы несколько удалились от Большой Никитской… Отсюда уже рукой подать до Кремля и Александровского сада – они видны во всех своих деталях. Мастеру и Маргарите оставалось только обогнуть Кремль – хоть слева, мимо Собакиной башни, через Красную площадь, или справа - вокруг Боровицкой и Водовзводной башен – и часу не прошло, как они уже были на набережной Москвы-реки под кремлевской стеной. Тогда там стояли скамейки, и можно было посидеть, полюбоваться в тишине речными суденышками, подернутым дымкой противоположным берегом – никакие машины тогда тут не сновали, их и было то в Москве всего ничего. Тут и прошло их первое свидание, связавшее любовью эту теперь уже известную всему миру литературную чету - до самого последнего часа, и даже далее, - в вечности, именуемой Покоем…
Тут мне придется сделать еще одно весьма важное для меня лично лирическое отступление: Несколько лет назад я побывал в Санкт-Петербурге – переснимал у Елены Монаховой (из ее бесценного личного архива) необходимые для «Фотолетописи» изобразительные материалы – рисунки и фотографии. Среди последних вдруг увидел очень знакомое лицо: – Так это же Пасынкова, - воскликнул я, - почему она у вас в булгаковской папке? – А где же ей еще быть, удивилась Елена Николаевна – она же имеет к нему непосредственное отношение – когда в Ленинград приезжал Михаил Афанасьевич, то у него была встреча с актерами Красного театра, и встреча эта происходила у нее на квартире… А вы откуда ее знаете?
И я ей рассказал, как в далеком 1963 году я приехал в Болгарию на встречу с моей тогда возлюбленной Спасой-Зиной. Она работала гидом в «Балкантуристе» и в этот момент находилась со своей очередной группой в Варне, на курорте Золотые пески. Одной из ее туристок была Александра Афанасьевна Пасынкова. Можно сказать, что она активно содействовала нашей помолвке. «Проинструктировала» будущую невесту, в чем ей одеться, как себя держать, а главное – поддержала ее боевой дух своими советами кое-что понимающей в сложных семейных вопросах дамы. С ее легкой руки через три месяца состоялась наша свадьба, день который мы традиционно отмечаем вот уже 44 года, вспоминая всегда добрым словом Александру Афанасьевну.
Однажды, это было в конце шестидесятых, Спаса, вернувшись из командировки в Питер, с восторгом рассказывала, что побывала в гостях у Александры Афанасьевны:
«Представляешь, такой человек, известный режиссер, а живет в коммуналке, правда, две комнаты – необыкновенные – большие, высоченный потолок, огромный красный ковер, красные тяжелые портьеры, такие же занавеси на окнах (похоже, что за ними прячется эркер), могучий овальный стол… Камина только не хватает, а то бы было прямо как в резиденции Воланда (мы в это время зачитывались «Мастером и Маргаритой» недавно опубликованным в журнале «Москва»). И посуда за обедом старинная, блюда, правда, не золотые, но из благородного металла. А муж у нее какой – высокий белый воротничок, бабочка, костюм, конечно, не смокинг, но тоже очень солидный… Голову держит высоко, и вообще осанка прямо-таки дворянская. Архитектор…».
Пройдет пятнадцать лет, прежде чем мы целиком посвятим себя Булгакову, а без малого через четыре десятка - узнаем от Лены Монаховой, «за каким столом» отобедала тогда Спаса…
– А вы спрашиваете – почему ее портрет у меня в булгаковской папке, – сказала она, - Не иначе, Александра Афанасьевна опять хочет вам помочь - теперь в работе над книгой о Михаиле Булгакове!
Да, чуть не забыл – этот переулок, от которого мы несколько удалились, связан также и с одним из персонажей романа – а именно с Алоизием Могарычом. Процитируем небольшой отрывок из романа - там идет речь об «участниках» сна Никанора Ивановича:
«… никогда в действительности не было их… все это только снилось Никанору Ивановичу под влиянием поганца-Коровъева.
Так, может быть, не было и Алоизия Могарыча? О, нет! Этот не только был, но и сейчас существует, и именно в той должности, от которой отказался Римский, то есть в должности финдиректора Варьете».
Напомним, речь идет о его возвращении в Москву, после «свидания» с Воландом:
«…домика застройщика он, увы, уже не нашел. Но Алоизий был человеком чрезвычайно предприимчивым. Через две недели он уже жил в прекрасной комнате в Брюсовском переулке, а через несколько месяцев уже сидел в кабинете Римского, …как шепчет иногда Варенуха в интимной компании, «такой сволочи, как этот Алоизий», он будто бы никогда не встречал в жизни и что будто бы от этого Алоизия он ждет всего, чего угодно».
Вспомним, как тот вселился в подвальчик Мастера - да очень просто: написал на него донос, и когда того арестовали, захватил его площадь. Нет сомнения, что и на этот раз он воспользовался этим своим проверенным способом, а затем и для дальнейшего улучшения своих жилищных условий. Это Булгаков нам еще раз напоминает о роли стукачей в системе доносов Страны Советов… Однако, он не вставил в роман уже написанную историю знакомства Мастера с Алоизием. Почему? Ответ, очевидно, дан в самом романе, в разговоре Мастера с Воландом:
« — Но ведь надо же что-нибудь описывать? — говорил Воланд. — Если вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы, что ли, Алоизия...
Мастер улыбнулся.
— Этого Лапшенникова не напечатает, да, кроме того, это и не интересно».
Мне кажется, Булгаков решил ограничиться только доносом, чтобы выявить роль Алоизия в судьбе Мастера…
И надо же! Именно сейчас, когда я пишу это эссе, по ТВ пошла передача на тему – что такое мистика, и с чем ее едят… В основном, участники несли околесицу, и ведущий всё время пытался их вернуть в русло передачи, но, похоже, никто путем и не знал, что оно такое, и рассказываемые ими случаи к мистике никак не лепились.
А вот кинорежиссер Юрий Кара подошел к вопросу очень конкретно – рассказал, как во время съемок фильма «Мастер и Маргарита» (того, который никак не экраны не пробьется) всё время случались какие-то каверзы, вплоть до того, что с каждым артистом происходили опасные для жизни вещи. Словом, мистика шла косяком, но объяснить, в чём тут дело, Кара так и не смог.
Мне кажется, что это сам Михаил Афанасьевич ставил им палки в колеса, давая понять, что роман этот экранизации не подлежит. На то он и роман, чтобы там всё было в слове, в тексте, а главное – в подтексте, в оттенках каждой фразы. Сколько я ни видел фильмов по «Мастеру», сделанных в разных странах, все они никуда не годятся с точки зрения передачи заложенного в романе смысла. Ни в одном из них нет той изюминки, которая создает чувство наслаждения при чтении каждой страницы этого удивительного произведения. И объем тут не подмога, хоть десять серий сооруди – результат тот же.
Если бы Булгакову надо было продемонстрировать нам некое зрелище, он бы написал пьесу или сценарий – на то он и был великий драматург… Ну самый простой пример – там, где рассказывается о звонке Коровьего в «органы» - доносе на управдома, что тот-де хранит в сортире валюту, конец фразы во всех редакциях был - «и повесил трубку», и лишь в окончательной он добавил всего одно слово, и фраза зазвучала совершенно по иному: «И повесил трубку, подлец!». Как это передать на экране?…
Чтобы оценить некиногеничность «Мастера…», мне потребовалось полтора десятка лет. Еще в 1991 году я полагал, что фильм по нему сделать можно, но для этого требуется незаурядный режиссер. Таким я полагал Элема Климова, в соавторстве с которым в апреле того года мы выступили в немецком журнале “Der Spiegel”с юбилейной статьей, посвященной столетию Михаила Булгакова – он написал текст, я подкрепил его фотографиями. Как раз в это время Климов обдумывал свою работу над фильмом «Мастер и Маргарита». Кое-что об этом он мне рассказал, в частности, каким будет первый кадр. Но объяснил, что трюковые съемки нельзя сделать без специальной аппаратуры, а она есть только за рубежом, и для этого нужны большие деньги, разумеется в валюте… А у него их нет. Тогда я ему вручил однодолларовую купюру 1988 года выпуска (88!), имеющую номер B 928161690 D – в качестве краеугольного камня. Он сказал, что у него тоже есть такая купюра и приложил ее к моей – уже капитал! Тут у меня родилась идея – обратиться к зарубежным булгаковедам с призывом в свою очередь обратиться к своим соотечественникам, чтобы те скинулись на «Мастера…». Элем эту идею одобрил, и я разослал письма своим коллегам в Германию, США, Англию, Францию, Италию, Канаду… Из этой затеи, увы, ничего не вышло – сами булгаковеды люди отнюдь не денежные, а их сонародники просто еще и не знали, кто такой Булгаков. Так он фильма и не снял. Теперь я думаю, что и слава богу – не оскоромился…
Но вернемся к мистическим совпадениям.
«Фотолетопись», о которой я тут всё время говорю, состоит из семи частей, а семь – число магическое. Причем получилось это совершенно случайно – всю книгу нельзя было делать одним файлом – он бы оказался непомерно большим, и я, страшась, что готовый материал может в компьютере исчезнуть (такое у меня поначалу иногда случалось), каждый тематически сложившийся завершенный кусок делал отдельным файлом – частью книги. В конце обнаружилось, что их именно семь…Оккультисты об этом числе говорят следующее:
«Весь человеческий организм претерпевает полное изменение каждые семь лет; во все времена число семь играло самую важную роль в истории человечества; так, например, семь рас человечества, семь чудес света, семь алтарей семи богам семи планет, семь дней недели, семь цветов, семь минералов, предположение семи чувств, три части тела, каждая состоящая из семи секций, и семь частей мира (земли). В Библии семь является самым важным числом; как семь больших или основных гармоний в музыке являются основой всей музыки, как семь основных цветов — основой всех существующих сочетаний цветов.
В качестве примера можно взять семь дней (или циклов) сотворения из Книги Бытия…».
Позже, когда издатели никак не могли сосчитать, сколько же в моей книге фотографий (почему-то всё время сбивались со счета), мы с женой им помогли, и при нашем подсчете оказалось: -фотографий – 588, картин и рисунков – 58, глав – 88 !!! Говорят, что в восьмерке тоже содержится некая магия, посмотрел у тех же оккультистов и обнаружил, что:
«Число 8 является сложным для объяснения. Оно представляет два мира — материальный и духовный.
В астрологии число 8 относится к Сатурну, который по-другому называется планетой Судьбы.
Оккультным символом числа 8 с незапамятных времен является статуя Правосудия с мечом, поднятым вверх, и весами в левой руке.
Евреи делали обрезания на восьмой день после рождения. На своем празднике Освещения они держали 8 зажженных свечей, и праздник этот продолжался 8 дней».
Если сложить восьмерки вышеупомянутых фотографий и рисунков, то их будет три, и продолжив цитирование, узнаём, что:
«Странное число три восьмерки — 888 — считается изучающими оккультизм числом Иисуса Христа в Его миссии Спасителя мира.
Число (888), приписываемое Христу, находится в полной противоположности к числу 666, которое, как говорит Откровение, есть "число зверя, ибо это есть число человеческое"».
На этом эссе «Мистика» можно считать завершенным, хотя и неполным – очень много мистики рассыпано по страницам всей этой книги, и читатель неотвратимо будет на них неоднократно натыкаться…
Некоторые люди утверждают, что никакой мистики не существует, и всё можно или житейски, или научно объяснить. Попробуем решить этот спор через ту же восьмерку. Вспомним, что если ее положить набок, то получается символ бесконечности.
Так вот, если эти люди такие уж шибко умные, то пусть объяснят нам самую «элементарную» вещь - БЕСКОНЕЧНОСТЬ ВСЕЛЕННОЙ !!!
19.1.07.